Станюкович Константин Михайлович - Светлый Праздник
Станюкович К.М.
Светлый праздник
I
Целых двое суток Страстной недели нас жестоко-таки трепало в Индейском
океане, столь нелюбимом моряками за его частые и коварные сюрпризы. Благодаря
предусмотрительности капитана, вовремя приказавшего спустить брам-стеньги и
поставить штормовые паруса, мы с честью выдержали ураган, благоразумно
избегнув его центра, и не получили никаких серьезных повреждений. Только
вельбот смыло волной - вот и все.
Наконец, на третий день ураган ослабел, а в пятницу и совсем прекратился.
Ветер уже бешено не ревел, словно надрываясь какой-то исполинской грудью, и,
подло переходя через все румбы, не крутил, дробя в алмазную пыль, верхушки
громадных волн, разбивающихся со страшным гулом одна о другую. Океан не
походил на грозного, разъяренного, могучего зверя, готового поглотить одним
глотком ничтожную деревянную скорлупку с сотней смелых пловцов. Темные,
зловещие тучи исчезли; волна, утомленная, улеглась, барометр быстро
поднимался, и солнце, жгучее и ослепительное, снова весело глядело на
маленький трехмачтовый клипер с высоты бархатного голубого неба, подернутого,
словно белоснежным кружевом, перистыми, нежными облачками.
Еще в ночь на субботу отдали все рифы у марселей, поставили фок, грот и
брамсели, и ходкий грациозный "Голубчик", боровшийся с ураганом в крутой
бейдевинд и почти не двигавшийся с места, понесся теперь с ровным попутным
муссоном, точно птица, расправившая крылья, покойно и плавно покачиваясь,
узлов по десяти, по одиннадцати в час, поднимаясь к недалекому уж экватору, за
которым ждала нас, после долгого и длинного перехода, стоянка в роскошной
Батавии. Вахтенный офицер и вахтенные матросы вздохнули свободней и не
находятся в нервном напряжении, - вахты перестали быть "каторжными".
Снова были открыты задраенные наглухо люки, и снопы света и волны чистого
свежего воздуха ворвались в душный кубрик и в палубу. С раннего утра затопили
камбуз, эти дни бездействовавший по случаю адской качки, и у камбуза в это
утро царило необычайное оживление и суматоха. Все три кока (повара) в белых
колпаках торопились приготовить к разговенью куличи, яйца и окорока; многие
матросы охотно им помогали в этом деле, и около камбуза постоянно толпилась
кучка матросов. Снова одетые в летние белые рубахи и босоногие, они то и дело
выползали наверх и собирались на баке, у кадки с водой, чтобы покурить и
полясничать. И офицеры после подъема флага гуляли по шканцам, любуясь погожим
утром и улыбаясь проказам общей любимицы Соньки. Куда-то забившаяся во время
урагана маленькая обезьянка снова появилась наверху и, веселая и забавная, как
сумасшедшая летала по вантам, спускалась вниз и задирала дремавшего у пушки,
на солнышке нашего степенного и ленивого косматого водолаза Муньку, дергая его
за хвост и тотчас же удирая на ванты, когда Мунька начинал сердито ворчать.
Старший штурман, довольный, что солнце, скрывавшееся три дня, светит
теперь, как он выражался, "во всю рожу", уже берет высоты, а старший офицер
Василий Иваныч, давно уже осмотревший весь клипер вместе с боцманом, попыхивая
папироской, благодушно допивает свой третий стакан чая, сидя на диване в
кают-компании, принявшей снова свой обычный безукоризненно чистый вид. Одного
лишь капитана не видно. Он отсыпается после трех суток, почти бессменно
проведенных им у штурвала, около рулевых. Во время урагана он лишь на два, на
три часа спускался днем, чтобы обсушиться и вздремнуть, и снова, на вид
спокойный и серьезный, с осунувшимся
